Since it’s still spooky season (happy Halloween!), here’s another of the creepier prose poems in Turgenev’s Senilia collection! Meet “The End of the World,” which is as dark as it sounds — or rather darker, since “the end of the world” is a phrase that has come to be used with comic melodrama.
I read this one aloud with a friend over Zoom, and both of us shuddered at some of the imagery. The poem literally describes a nightmare, one of those deeply unsettling ones where doom is coming, you don’t understand what’s happening, and there’s no way out. It is eerie and suffocating and brilliant.
I hope my rendering conveys that impression at least nearly as well as Turgenev’s Russian original!
Russian original of “Конец света”:
Сон
Чудилось мне, что я нахожусь где-то в России, в глуши, в простом деревенском доме.
Комната большая, низкая, в три окна; стены вымазаны белой краской; мебели нет. Перед домом голая равнина; постепенно понижаясь, уходит она вдаль; серое, одноцветное небо висит над нею как полог.
Я не один; человек десять со мною в комнате. Люди всё простые, просто одетые; они ходят вдоль и поперек, молча, словно крадучись. Они избегают друг друга — и, однако, беспрестанно меняются тревожными взорами.
Ни один не знает: зачем он попал в этот дом и что за люди с ним? На всех лицах беспокойство и унылость… все поочередно подходят к окнам и внимательно оглядываются, как бы ожидая чего-то извне.
Потом опять принимаются бродить вдоль и поперек. Между нами вертится небольшого росту мальчик; от времени до времени он пищит тонким, однозвучным голоском: “Тятенька, боюсь!” — Мне тошно на сердце от этого писку — и я тоже начинаю бояться… чего? не знаю сам. Только я чувствую: идет и близится большая, большая беда.
А мальчик нет, нет — да запищит. Ах, как бы уйти отсюда! Как душно! Как томно! Как тяжело!… Но уйти невозможно.
Это небо — точно саван. И ветра нет… Умер воздух, что ли?
Вдруг мальчик подскочил к окну и закричал тем же жалобным голосом:
— Гляньте! гляньте! земля провалилась!
— Как? провалилась?!
Точно: прежде перед домом была равнина, а теперь он стоит на вершине страшной горы! Небосклон упал, ушел вниз, а от самого дома спускается почти отвесная, точно разрытая, черная круча.
Мы все столпились у окон… Ужас леденит наши сердца.
— Вот оно… вот оно! — шепчет мой сосед.
И вот вдоль всей далекой земной грани зашевелилось что-то, стали подниматься и падать какие-то небольшие кругловатые бугорки.
“Это — море! — подумалось всем нам в одно и то же мгновение. — Оно сейчас нас всех затопит… Только как же оно может расти и подниматься вверх? На эту кручу?”
И, однако, оно растет, растет громадно… Это уже не отдельные бугорки мечутся вдали… Одна сплошная чудовищная волна обхватывает весь круг небосклона.
Она летит, летит на нас! Морозным вихрем несется она, крутится тьмой кромешной. Всё задрожало вокруг — а там, в этой налетающей громаде, и треск, и гром, и тысячегортанный, железный лай…
Га! Какой рев и вой! Это земля завыла от страха… Конец ей! Конец всему!
Мальчик пискнул еще раз… Я хотел было ухватиться за товарищей, но мы уже все раздавлены, погребены, потеплены, унесены той, как чернила черной, льдистой, грохочущей волной!
Темнота… темнота вечная!
Едва переводя дыхание, я проснулся.
My English translation of “The End of the World”:
A dream
I sense that I am somewhere in Russia, in the middle of nowhere, in a simple cottage.
The room is big and low-ceilinged, with three windows; the walls are caked in white paint; there is no furniture. In front of the house is a bare plain, which gradually sinks off into the distance, and a gray, monochrome sky hangs over it like a canopy.
I’m not alone; ten people are with me in the room. They’re simple people, simply dressed; they walk back and forth, silent, as if sneaking. They avoid each other — yet, nevertheless, constantly exchange anxious glances.
Not one of them knows why he ended up in this house or what kind of people are with him. On every face there is unrest and gloom … all go up by turns to the windows and look around attentively, as if awaiting something from outside.
Then they again start roving back and forth. Between us a small boy turns round and round; from time to time he whimpers in a thin, monotonous little voice: “Daddy,1 I’m scared!” I feel sick to the heart at this cry — and I, too, begin to be afraid … of what? I myself don’t know. I only feel that something is drawing near, some big calamity.
And the boy is quiet, quiet, and then starts whimpering again. Oh, to get out of here! How suffocating it is! How languid! How heavy! … But it’s impossible to get out.
That sky is just like a shroud. And there’s no wind … has the air died, or something?2
Suddenly the boy leaps toward the window and cries out in that same piteous voice:
“Look! Look! The earth has fallen in!”
“What? Fallen in?!”
And indeed, where earlier there was a plain in front of the house, now the house stands on the peak of a terrible mountain! The horizon has fallen, sunken below, and from the very house drops an almost sheer — as if ripped away — black precipice.
We all crowd around the windows, and horror turns our hearts to ice.
“There it is … there it is!” whispers someone next to me.
And there, along the distant rim of the earth, something is stirring; some small, round lumps3 begin to lift and fall.
That’s the sea! we all realize at the same moment. It’s going to engulf us all… Only how can it grow and rise up this steep precipice?4
And, nevertheless, it grows, grows massive … Already it’s not separate lumps that toss and turn in the distance, but one continuous, monstrous wave that enfolds the whole circle of the horizon.
It flies, flies toward us! In an icy maelstrom it rushes forth and whirls in pitch-black darkness. Everything around begins to quake — and there, in that great mass flying toward us, there is a crack, and thunder, and a thousand-throated, iron baying…
Ah! What a roar and howl! It’s the earth howling from fear … This is the end of her, the end to everything!
The boy whimpers once again … I would clasp hold of my comrades, but we are all already crushed, buried, sunk, and carried away by that ink-black, icy, thunderous wave!
Darkness … eternal darkness!
Hardly able to catch my breath, I wake.
Commentary:
1 To be honest, I’m not sure “Daddy” is the best option here. The German translation chose Väterchen, the same word used in “Father Frost” (Jack Frost), and seems to have a rather different connotation than “daddy.” When I asked a friend about Тятенька, she mentioned that it was rather old-fashioned, but it was a dimunitive form of тятя, which is another form of “отец,” father.
2 The phrase “or something?” sounds odd to me, too casual almost (as does another option, “or what?”), but then again, seeing “что ли” in the Russian also seemed odd. The German translation switches it to “then” (denn), which feels more natural. I’ll have to come back to it. For now, I’m entertained at the image of a shroud sky hovering over dead air. Geddit?
3 I don’t really like the word “lumps” here — other ideas were bumps (yech), hillocks (too bookish and topographical), and, er, swellings. Yeah, not going there. I could have gone with “hills,” I suppose, and I might still do that.
4 This question was actually made of two separate ones, but they sounded odd and repetitive in English.
